Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Керим пересказал легенду, и я подумал о том, сколько людей с кинжалами, невежественных или подкупленных, готовы убить человека. Убивают из-за денег, из-за ложно понятой удали.
Сколько на свете козней!.. Я вспомнил Алимардан-бека, который хотел прибрать к рукам хозяйство покойного брата и долю отцовского наследства, доставшуюся Гасан-беку И здесь брат против брата, но, к счастью, пока у него ничего не вышло!
А что задумали учгардашские беки? Убить ни в чем не повинных людей! Ведь они их хотели убрать еще до того, как случился пожар!
А много ли людей, похожих на отца, справедливых и честных? Подумав, я вспомнил Бахшали, потом отца Керима. И еще Гасан-бека, который недавно помог нам избежать опасности.
Говорят, у горы однажды спросили: «Чего ты боишься больше всего на свете?» И гора ответила: «Остаться без опоры!» А есть ли кто, на кого в трудную минуту сможет опереться мой отец? И я решил, что есть такие люди. Достаточно ли их? Я вспомнил и тех, неизвестных мне, кто остался в Баку.
А беки? В маленькой округе их кишмя кишит. Эти Назаровы. Сколько их? Семь? Восемь? И все связаны друг с другом семейными и кровными узами. Да еще опираются на силу закона, который на их стороне. Лишь один среди них достойный — Гасан-бек. Мы потом узнали: когда пристав составлял список подозреваемых в поджоге, ему назвали и отца, но Гасан-бек решительно возразил.
А пока я гнал коров и буйволиц домой. Когда мать обмывала коровам вымя перед дойкой, я заметил — руки у нее дрожат. Это случалось с ней в минуты волнения или расстройства. Отца нигде не было видно. Но на людях я не хотел ни о чем ее спрашивать. Заприметил фаэтон, на котором приехал Гасан-бек, кони переступали ногами, а потом он медленно покатил. Кто был в нем, я не увидел.
Закончив с дойкой, мать вошла в нашу комнату и села рядом со мной. Я молча посмотрел на нее.
— Не пугайся, сынок, но отца нашего арестовали и увезли, — тихо сказала она.
Словно гром прогремел над моей головой.
— Кто арестовал?
— Гасан-бек.
Тотчас отлегло от сердца, но беспокойство не покинуло меня, и я попытался успокоить мать:
— Если так, то можно не волноваться.
— Да? — с иронией спросила она. — Ничего страшного? Как бы не так! Я не уверена, что можно не волноваться! Сам пристав посадил отца в фаэтон и увез.
— А ты говорила — Гасан-бек?
— И пристав, и Гасан-бек!
Я терялся в догадках. Я не мог разувериться в Гасан-беке.
Наверху тихо, будто вымерли все. Никого в доме. Бек и его семья ночуют у Осман-бека.
А днем, когда я пригнал скот на дойку, Мирза Алыш вдруг пустился со мной в откровенность: он, оказывается, очень жалеет Вели-бека.
— Да и как не жалеть? — вздыхал Мирза Алыш. — Все норовят урвать у него кусок пожирнее!.. Прячущихся в его тени, едящих его хлеб тьма-тьмущая, а в смертный час никого рядом не будет, не отыщется человек, который закроет ему глаза и подвяжет челюсть. Что братья, что зятья и шурины!.. Разорят они Вели-бека, пустят его по миру!..
Я молча слушал, недоумевая, с чего это вдруг Мирза Алыш делится со мной? Кружил, кружил и завел разговор о моем отце. О том, что его арестовали.
— И вас мне жаль, как-никак мы все мусульмане! Но виноват твой отец! Нет чтобы сидеть смирно и благодарить аллаха, что к такому беку попал в служение. А он болтает лишнее, это недостойно серьезного мужчины. Услышит что у дурных, неблагодарных людей, всяких возмутителей и смутьянов, а потом, как попугай, повторяет! Беки были и останутся. Так испокон веку ведется, а при беке быть батракам и слугам, это тоже аллахом всемогущим заведено, пророком завещано, кораном освящено! — Он помолчал немного, а потом неожиданно спросил: — Что-то коровы стали мало молока давать… Где ты пасешь скотину?
Я ответил.
— О аллах! — вскричал он. — Я же тебя предупреждал!.. — Но он не был уверен, предупреждал или нет, и потому немного смягчился. — Ни в коем случае не води скотину в те луга! Ведь там черная вода — сколько больных и заразных моются и ополаскиваются той водой. И долго идти туда, коровы и буйволицы теряют по дороге все, что нагуляли за день! Ах, невежда! Курд есть курд, что с него возьмешь! Недаром говорится: медведь уже понял, ревет от удовольствия, а курд ушами хлопает, ничего не понимает.
Я не стал говорить Мирзе Алышу, что в эшгабдальские луга мне посоветовал водить коров противный Имран, он и здесь насолил мне. А уж обращать внимание на его слова о курдах — охота была!
— Вечером пригонишь скот не сюда, а во двор Осман-бека. Там доить будут. И мать твоя будет там.
Ну что ж, я погнал скот на Гузанлинское пастбище. Здесь хорошо с кормами, трава сочная, но плохо с водой. Животных придется гнать на водопой к мельницам.
У первой же стоящей на моем пути мельницы я увидел огромную толпу и удивился, отчего такая очередь, ведь обычно люди договариваются заранее, кто в какой день привезет зерно на помол.
Я поинтересовался, в чем дело, и мне объяснили, что прошлой ночью зверски убиты Акбер и Шукюр. Их зарезали в собственных постелях.
Я знал, кто убийцы. И не случайно сегодня Вели-бек с семьей перебрался в дом деверя: они решили в трудных обстоятельствах быть рядом.
А то, что люди собрались у мельницы, понять нетрудно: Гачай близкий родственник мельника, и люди пришли защитить мельника, если возникнет угроза кровной мести. А мельник, тихий, смирный человек, сам был в неутешном трауре: он в жизни птицу не обидел. А узнав, что его шурин со своим двоюродным братом зарезали прямо в постели — и кого! — бывших своих друзей, мельник застонал, запричитал, проклиная убийц.
Возвращаясь вечером домой, я уже мало верил, что отца отпустят: от беков всего можно ждать, что им стоит оклеветать отца? И даже вера в Гасан-бека поколебалась.
А войдя в деревню, я услышал стоны и вопли женщин по убиенным.
К воротам дома, где жил Акбер, был привязан черный платок. Сестра Шукюра била себя по коленям, рвала на себе волосы и царапала лицо. Ее крик был слышен, наверно, в доме Осман-бека.
— О брат мой убитый! — причитала она. — На тебя поднял руку твой молочный брат! А как ты ему верил! О, вероломное время!..
Причитала и жена Акбера. Она водила рукой по
